Варан - Страница 80

— Господин. Вы бы, это… Чего вам надо-то от винтового и жены его? Чем они перед князем, это, провинились? Они себе сидят тихонько, свое дело… Вы бы сказали, господин, а то не дело…

И обвела взглядом толпу, будто ища поддержки. И нашла; кто-то закивал, послышалось ворчание:

— Верно.

— Сидят тихонько.

— С чего бы, господин?

Ворчали неуверенно, не поднимая глаз. Женщина все еще закрывала Варану путь: казалось, еще секунда — она расставит руки, пытаясь задержать его на берегу.

Варан всмотрелся в ее круглое, бледное от волнения лицо.

— Тоська, — сказал шепотом.

Женщина содрогнулась. Уставилась ему в глаза. Тряхнула головой, как будто этот простой жест мог растрясти ее слежавшуюся память.

— Это… вы кто, господин?

— Пойдем, — сказал Варан, беря ее за руку. На этот раз она не посмела возражать.

Они сидели вдоль стены, разинув рты, как зрители небывалого представления. Варан шагал от окна к окну, закрывая, задергивая и занавешивая, и любопытные, коростой облепившие дом, стонали там, снаружи, от разочарования.

Он проводил ладонью по каменным скамьям, по столешнице, по печке. Эти прикосновения делали происходящее реальным, а незнакомые люди, глазеющие на него сквозь толщу прожитых лет, понемногу возвращали себе прежние имена: мать. Отец. Лилька и Тоська, обе грудастые и крепкие, о таких говорят «на кричайкином молоке». Мужья Лильки и Тоськи были незнакомые: во времена Варановой юности они, сопляки, гоняли по берегу и кидали камнями в тритонов, а теперь, повзрослев до неузнаваемости и даже слегка постарев, таращились на незнакомого горни с недоверием: брат? Это — брат?! Да не бывает таких братьев!

И дети, Варановы племянники и племянницы. Их взгляды тянулись за ним, как ниточки сладкой смолы, куда бы он ни пошел. Детей было много, Варан никак не мог их сосчитать: два одинаковых подростка, Тоськины близнецы, девочка помладше, тоже Тоськина… или Лилькина? Три или четыре сопляка с горящими от счастья глазами. И почти взрослая девушка, настороженная, некрасивая и незнакомая — удалась, видимо, в отца…

— Рассказывайте, — сказал Варан, усаживаясь наконец за каменный, покрытый испариной стол.

Никто не посмел возражать. Никто не вздумал просить, чтобы он рассказал первый; отец принялся отчитываться — подробно, даже педантично, как перед начальством.

Жили они неплохо. Девчонок выдали замуж, расширились, прикупили поле. Репс родит, слава Императору, сезоны хлебные, рабочих рук теперь много. Община разбогатела на три винтовых пружины. С подмастерьями беда: за последние пять лет разбилось трое. Все потому, что мальчишки и не успевают научиться. Или, может, на неудачу заклял кто. Варанов отец сам пока поднимается — но стар уже, спина болит, пальцы плохо гнутся, на себе мешки таскать тяжело. Лилькин и Тоськин мужья в винтовые идти не хотят — да и бабы не пускают, воют, боятся. А теперешний подмастерье, Кормоха, всем хорош, но выпивает. Смелый парень и задиристый, винт таких любит, но вот грешок за ним… За всем ведь не уследишь. Выпимши станет подниматься или, там, спускаться — все, придется от камней отскребывать, как тех троих, а жалко…

Отец, увлекшись, говорил о пружинах, о мастерах с Малышки, которые берут за услуги слишком много и никогда не сдают работу вовремя, о том, что и с кем Кормоха пьет… Дети сопели, разглядывая Варана, младшим уже сделалось скучно. Мать молча смотрела, и ему странно было видеть этот взгляд в глазах незнакомой старухи.

В дверь стукнули. Варан поднялся — поспешнее, чем следовало. Жестом остановил Тоську, рванувшуюся было открывать. Секунду помедлил. Отпер.

На пороге стоял щуплый парень в надвинутом на глаза капюшоне, смотрел, дурашливо улыбаясь, снизу вверх:

— Кормоха я… Подмастерье… Вот, пришел…

В нескольких шагах от крыльца толпились любопытные. При виде Варана оживились, в воздух взметнулись шесть или семь указующих пальцев…

— Входи, — сказал Варан.

Сопящий от восторга парень ввалился в дом — в облаке пара. Варан окинул взглядом лица зевак под сытушьими капюшонами. Ее здесь не было; и, собственно, с чего он взял, что она должна быть здесь?

Он вернулся. С приходом Кормохи в доме стало еще теснее. Зрители по-прежнему сидели вдоль стен, их восхищенные взгляды почему-то мешали Варану, не давали сосредоточиться.

— Ужинать будем? — спросил он отрывисто.

Замершая, как на картине, семейная сцена разбилась, задвигалась, ожила. Женщины взялись накрывать на стол. Дети носились из угла в угол, не в силах удержать возбуждения. Коротко прикрикнул отец; Лилька и Тоська в две минуты выставили за порог всю мелочь, кроме самой старшей девочки. Та по-прежнему сидела в углу, глядя на Варана со сдержанным страхом.

Варан подозвал Кормоху. Посмотрел ему в глаза длинным цепенящим взглядом, почерпнутым из арсенала Его Незыблемости Императорского Столпа. Дурашливая улыбка, делавшая Кормоху необычайно привлекательным в глазах поселковых девушек, сползла с подмастерья, как чулок.

— Еще раз выпьешь, — сказал Варан еле слышно, — еще раз пригубишь, отродье… Пусть я только узнаю… Лучше и не пробуй, клянусь Императором.

Кормоха сделался белым, как облако, подсвеченное луной. Варан оставил его и подошел к отцу.

— Скажи, — спросил небрежно, усаживаясь рядом на лавку. — Она… ты ведь помнишь? Нила… она все еще на Круглом Клыке или…

Отец смотрел, не понимая.

— Нила, — повторил Варан, презирая себя за внезапную слабость в голосе. — У нее уже внуки, наверное, — он нервно усмехнулся. — Где она живет?