Варан - Страница 38

И Варан пошел. Сел на дно корзины. Обхватил руками колени.

Голубое небо гасло — наступал вечер. Звякнули, открываясь, крепления; корзина замерла в обморочной тишине, покачнулась и начала падать. Этот момент полета Варан любил меньше всего.

Засвистел ветер; развернулся, повинуясь ему, винт, распустился цветком, и в зловещий свист ворвался рокот лопастей. Винт занял собой все обозримое небо.

Падение перешло в полет.

Весь следующий день он провел, двигаясь по кругу, наворачивая пружину. Рядом отец длинно ругался со старостой Карпом и парой механиков с Малышки, по личному повелению князя присланных для запуска второй винтовой установки.

— Не пойдет под таким углом! — кричал отец угрюмому Карпу. — Накренит машину, улетим в море к Шуу в гости, ищи потом… Если ставить — вот здесь! — и тыкал пальцем в камень.

— Здесь скала, — бубнили механики. — Камень долбить — сами не управимся, давай помощников, староста…

— Нету у меня помощников! — брызгал слюной Карп. — Все на работе — кто в море, кто на полях, и без того задолжал нам этот винтовщик, сколько парней тут у него вертелось бесплатно…

— Князь велел вторую пружину…

— Ну так ставьте здесь, где мягко!

— Да не пойдет под таким углом!..

Разговор их шел по кругу, и кругами ходил угрюмый Варан. Пружина, поначалу длинная и вялая, понемногу сжималась, наливаясь злой силой. В детстве Варан думал, что пружина живая, и недоумевал, откуда в таком маленьком существе столько мощи — рвануть трос, закрутить винт, чтобы он пробился к солнцу…

Откуда у нее ожерелье? И не то ли это самое?..

Подарок, и сомневаться нечего. Там, наверху, скучно. Горни развлекаются, делая подарки хорошеньким девицам…

Но Нила!..

Дождь барабанил по капюшону. В мокром камне отражалась размытая фигура, бредущая по кругу.

— …А что делать? — кричал отец сорванным уже голосом. — Что, мне девчонок выгонять сюда — камень долбить?! Много они надолбят вам, так надолбят — князь просто от счастья умрет… И не грози мне, Карп! Я честный винтовщик, мне бояться нечего! У меня у самого донные не сжаты, вот осыпаться начнут! Кто мне детей кормить будет — ты, Карп?!

Варан осторожно закрепил ворот — не приведи Император, сорвется, вся работа насмарку. Подошел ближе, глянул через плечо старосты на предмет спора — две меловые отметки, на земле и на камне, полусмытые дождем. Отец хочет ставить вторую пружину как раз напротив первой…

— Я выдолблю, — сказал он тихо.

Его услышали спустя полминуты. Как ни в чем не бывало, спорили, орали, ссорились; потом одновременно замолчали и обернулись. Механики смотрели удивленно, Карп — раздраженно, во взгляде отца ясно читалось: «Сдурел?!»

— Выдолблю, — повторил Варан. — Только если наверх — меня. Только я чтобы. Я и дважды в день могу…

Карп отозвался первый:

— Вот оно что… Загор, — это отцу — женить бы парня. Смотри, как рвется. Девка у него наверху, крепенькая такая штучка… Долбить он хочет, — и староста улыбнулся так паскудно, что у Варана свело челюсти.

— Пусть тогда община платит, — хмуро сказал отец. — Он мне на другое нужен… Один добытчик в семье — я на винте, мать на поле, а с девчонок что взять…

Заспорили снова, как-то устало, без прежней ожесточенности. Варан снял ворот со стопора и привычно пошел по кругу. Каждый круг приближал его встречу с Нилой.

А со старостой Карпом он посчитается потом — и сразу за все.

Неделю он не разгибал спины, спал урывками, видел перед глазами только скалу, только проклятый камень. Он даже наверх не поднимался — это делал за него отец. Варан говорил себе, что нанят нижней общиной и потому не должен прерывать работу даже на короткое время подъемов; на самом деле он боялся, что, поднявшись, не увидит Нилу. Не успеет. Или она не пожелает. Или, что еще хуже, придется снова спрашивать, откуда взялось ожерелье…

Временами он проклинал себя за эту дурацкую затею. Кто тянул за язык?! Лунка росла день ото дня, в ней скапливалась вода, Варан вычерпывал воду и зажигал в лунке масляный костер, а когда камень раскалялся, снова поливал водой; потом вбивал железные штыри в образовавшиеся трещины и бил, бил, колотил молотом…

Он почти не бывал дома и спустился на берег только однажды — когда пришли плотогоны.

Деревянное колесо смутно отражалось в неподвижной воде, подернутой пленкой дождевых капель. Вокруг плота кружили лодки, люди приценивались, торговались, отбирали одиночные бревна и целые связки; плотогоны, покраснев от натуги, волочили проданный товар к краю плота и бросали в воду, поднимая высокие брызги. Покупатели на лодках цепляли покупку крючьями и радостно волокли к берегу, где уже высились большие и малые поленницы…

Варан толкался среди односельчан. Что они о нем думали — сейчас было неважно, в такие дни забывались и дружбы, и обиды, все теряло значение, кроме дерева, смолистого и жаркого, твердого и податливого, дерева для лодок, для прекрасных душистых скамеек, для детских игрушек, для женских украшений и для очага, разумеется — ведь межсезонье впереди…

— По два реала?! Ну это вы дешево, дядя, сговорились, такой товар — и по два реала…

— А подход надо знать, — объяснял довольный сосед. — Плотовщик, он когда видит, что ты не Шуу деланный и в древесине разбираешься — он обязательно уступит, поверь, парень…

Варан гладил рукой мокрую кору. Считал годовые кольца. Иногда, будто наклонившись за чем-то, ненароком прижимался щекой к душистому и колючему, шероховатому или гладкому дереву. Вечером на берегу зажгут большой костер — каждая семья пожертвует на праздник по несколько бревен. Нет ничего красивее, чем осенний костер до неба; тучи подсветятся снизу, капли дождя испарятся, не долетая до земли. Наверное, даже горни увидят отблеск пламени сквозь толстый слой туч. Дети уже сейчас предчувствуют праздник — носятся по берегу, орут и смеются, пересыпают в ладонях мокрые опилки…